Сущность и природа смерти Якутов

 Сущность и природа смерти Якутов

Осмысление смерти в традиционном сознании носило амбивалентный характер. Во-первых, смерть была связана с представлениями о веке, как о сроке человеческой жизни (ср. ёлюю – доля, смерть), на протяжении которого расходуется отпущенная каждому человеку жизненная энергия. Она воспринималась, как предопределение (ср.  дьылга – судьба, смерть), продиктованная божествами-творцами.  Во-вторых, воспринималась как активное начало, персонифицированное в образе злого духа абаасы, а с другой – образ духа умершего – юёр, который являлся одновременно носителем идеи смерти и ее причиной[1].

По представлениям якутов, «полный» век человеку доставался не только по предопределению свыше – он мог его «заслужить» своим поведением и делами. В этом четко проявляется этическая сторона феномена смерти, согласно которой «добрый человек живет долго». И.А.Худяков пишет, что пожилые якуты «с 60лет… считают вместо одного года по два и всегда выдают себя за глубокого старика, чтобы пользоваться уважением почетного старца»[2]. Наоборот, преждевременная смерть всегда осуждалась общественным мнением. Согласно этим представлениям, у якутов существовала концепция «хорошей» и «дурной» смерти.

Первая из них предполагала спокойную смерть в преклонном возрасте в своем доме в кругу детей и сородичей, без сожаления о предстоящей кончине. Для якутов имело огромное значение душевное состояние умирающего, так как с ним было связано представление о «легкой» и «мучительной» смерти.

 

Признаки смерти не представлялись наступившими внезапно, а мыслились как результат постепенной утраты человеком необходимым для полноценной жизни свойств, вложенных в его субстанционные единицы. По замечанию В.И.Ереминой, «…молниеносности перевоплощения предшествовали внешние подготовительные формы, способствующие будущему перевоплощению»[3]. В данном случае в качестве «подготовительных форм» наступающей смерти можно рассмотреть признаки старения.

В осмыслении архаичных представлений о жизни и смерти похоронная обрядность занимает исключительно важное место. Что объясняется, «во-первых, местом в системе обрядов жизненного пути человека (последний акт жизненной драмы); во-вторых, именно в этом ритуале жизнь и смерть не просто соприкасаются и пересекаются, но и как  ни в какой другой ситуации проявляются во всей своей реальности и глубине смыслов»[4].

Ритуал погребения у якутов выполнял следующие основные функции: 1) помочь покойному (вернее, его кут) благополучно достичь загробного мира; 2) не допустить его «возвращения» в мир живых в образе злого духа юёр и 3) таким образом оградить живых от нечистоты смерти. Согласно этим функциям, комплекс похоронных обычаев и обрядов состоял из трех этапов: подготовка умершего к погребению, собственно похороны и так называемые поминки.

Первый этап начинался задолго до смерти человека. Многие исследователи традиционной культуры саха отмечали, что ее носители относятся к смерти чрезвычайно спокойно и готовятся к ней заранее, будучи вполне здоровыми и полными сил. Например, В.Ф. Трощанский писал о своем знакомом якуте, который, купив сапоги, не носил их, называя погребальными, и при этом говорил, что в загробном мире ему предстоит много ходить, так как на своем веку он много исходил[5]. Обычай заранее готовиться к смерти прослеживается и в относительно позднее время.                Так в фонде  А.А. Саввина имеется рукопись  под названием («Тыыннаахтарыттан дьон ёлёртэриллэрин тэринэллэр»), где автор описывает, зафиксированные им в 1936 -1938гг. случаи изготовления пожилыми людьми своих погребальных камер (гроба, могилы и надмогильного памятника)[6]. К комплексу этих обычаев относится и традиция собирать выпавшие волосы в особый мешочек, который после смерти клали в гроб. «Там – говорят якуты, - абаасы будут наказывать за каждую потерянную волосинку»[7].

 

Приготовление к смерти становилось все более актуальным с ее приближением. Проникновение смерти в мир живых, как правило, сопровождалось множеством примет и предзнаменований. Человек, почувствовавший свою скорую кончину, просил родных помочь ему проститься с «белым светом», с близкими и знакомыми. В ритуал прощания, как правило, входила последняя воля уходящего, которая «касалась главным образом указаний, как и где, вырыть могилу и какого коня убить, чтобы похоронить вместе с хозяином, какие положить с ним вещи»[8]. Был распространен обычай, дарить своим знакомым на память (сэриэскэ) скот, посуду, платья и деньги[9]. Оставшееся имущество распределял между своими близкими родственниками. Но, были люди одержимые жаждой наживы до такой степени, что, умирая, совершали ритуал умерщвления кут своего богатства. Для этой цели брали клок шерсти своей скотины и, закладывали его себе в подмышки и в пах, говорили: «Скота кут и сюр, со мной вместе отправляйтесь, в этой стране не плодитесь!», или же обмазав себя кумысной закваской, приговаривали: «Конного скота кут и сюр, со мной вместе отправляйтесь, в этой стране не плодитесь!»[10].

По сведениям В.Л. Серошевского, якуты, находящиеся при смерти, особенно женщины, «чтобы избавить от лишних хлопот и неприятной возни с трупом близких, сами до кончины совершали такие «посмертные» акции, как ритуальное омовение и переодевание в «смертную» одежду». Уходящий, закончив необходимые приготовления для достойной встречи со смертью, последние минуты своей жизни старался провести «с возможным для себя удовольствием»[11].

Веселье на похоронах, которое можно охарактеризовать как типологическое явление языческой погребальной обрядности, несло особую смысловую нагрузку. Смеху, внешнему выражению веселья приписывалась особая магическая сила, которая должна была способствовать расцвету и росту производительных сил природы. Можно предположить, что веселье на похоронах кодировало «правильную» загробную судьбу умирающего: переселение его в мир мертвых в качестве предка-покровителя рода с дальнейшим возвращением его кут в мир людей. Следует упомянуть в связи с этим высказывание М.М. Бахтина о функции смеха в истории культуры: «Смех знаменует не страх, а сознание силы… смех связан с производительным актом, рождением, обновлением, плодородием, изобилием, едой и питьем, с земным бессмертием народа…. Наконец смех связан с будущим, с новым, грядущим, очищает ему дорогу»[12].

Якуты большое значение придавали и механизму умирания, что исходило от представлений о «легкой» и «нехорошей» смерти.    

Для облегчения кончины уходящего, предпринимались меры двоякого рода: с одной стороны, освобождался путь для прохода смерти (открывались двери, окна, ворота). А с другой – освобождался путь для отхода кут умирающего (вынимали пух из подушки, опасаясь, что в них запутается улетающая кут, больному расстегивали одежду, развязывали узлы, распарывали подошвы, распускали косы женщинам и т.д.)[13]. Такие же действия совершались и при родах, т.е. рождение и смерть воспринимались как равнозначные по схеме развития процессы. В тело умирающего с выходом из него кут вселялась смерть. С этого момента покойник воспринимался в образе самой смерти, мыслью, о его ритуальной «нечистоте» пронизана вся похоронная обрядность. Как отмечает А.К. Байбурин, во всех этих действиях до кончины умирающий выступает в роли субъекта, распорядителя собственных похорон, но с наступлением кончины, «он становится объектом ритуала»[14].

Когда человек испускал последний вздох, сразу же старались закрыть его глаза, чаще всего медными пятаками. Открытые глаза или рот у покойника предвещали скорую смерть кого-нибудь из родственников[15]. У якутов существовала целая группа примет, связанных с состоянием тела покойного. Если тело покойника в течении трех дней после смерти не одеревенеет, значит, он собирается взять с собой сопровождающего; если его тело чрезмерно отяжелеет – покойный уходит в тот мир недовольный и в отместку возьмет с собой кого-нибудь из родных и т.д.[16] Из этого можно сделать вывод, что закрывание глаз покойнику можно интерпретировать, как первое ритуальное действие, направленное на преобразование живой – мертвый. Во-первых, открытые глаза умершего представляют опасность для живых людей; во-вторых, слепота и невидимость являются отличительными признаками мертвых; в-третьих, как выше отмечалось, способность видеть – одно из основных свойств живого. Чтобы удалить умершего из мира живых, нужно, чтобы он перестал видеть, слышать, говорить, двигаться.

Возможно, с этим действием непосредственно был связан обычай, покрывать лицо умершего шкурами соболя, красной лисицы или же платком, что не редко фиксируется при раскопках якутских погребений. Приведем в пример одно из описаний: «Лицо покойницы закрыто каким-то мехом волосами наружу; он походит на мех из лап красной лисицы, он крепко пришит к шапке»[17].

Следующим действием по избавлению умершего от признаков принадлежности к живым являлось ритуальное омовение тела покойника. тело покойного мыли предварительно надев на руки бычий пузырь, который так же использовался в качестве детского оберега.

Завершающим действием по превращению умершего в «настоящего» мертвеца являлось связывание его конечностей, о чем свидетельствуют и материалы раскопок[18]. Еще одна немало важная деталь, что характерно для погребальной одежды: ее шили глухой, зашивая все разрезы и проемы, включая и рукава, что получило свое отражение в поговорке: «Глухая одежда, как у покойника»[19]. На умершем застегивались все пуговицы, завязывались все узлы, тем самым закреплялись «отвердение» и недееспособность «новоумершего».

До изготовления гроба труп клали на землю или на деревянную лавку орон, которая потом выбрасывалась или сжигалась. Под тело умершего обычно подстилали бересту или лиственничные доски, кору. По некоторым данным, хоронили в тот же день без гроба, завернув в бересту от урасы[20]. Судя по материалам раскопок, таким образом, хоронили умерших «нехорошей» смертью, от которых стремились избавиться как можно быстрее[21]. Береста являлась одним из самых используемых при погребении материалов. Она служила для умершего как подстилкой, так и покрывалом, ею сверху укрывали внутримогильные и надмогильные камеры, в результате погребение в прямом смысле оказывалось как бы завернутым в бересту. Так в погребении, по преданию принадлежащем легендарному богатырю Лёглю Бёгё (Бетюнский наслег Амгинского улуса), первое покрытие из бересты было обнаружено па глубине 20 – 25см, второе – в 40см от дневной поверхности. Третий слой бересты покрывал сверху внутримогильный сруб, внутри него находился гроб-колода, крышка которого также была покрыта орнаментированными полотнищами бересты. Изнутри колода была обмазана березовым наваром[22]. Оберегательные названия погребальных камер якутов весьма символичны. Так, гроб называли ийэ мас (мать-дерево) или ис мас (внутреннее дерево), а внутримогильный сруб – ага мас (отец-дерево) или тас мас (наружное дерево). Гроб обычно делали из лиственницы. На стружки от гроба старались не наступать. В старину, перед тем как положить труп, гроб окуривали дымом и смазывали снаружи маслом[23]. Последнее можно рассматривать не только как чисто технологический прием (например, в целях предохранения от сырости), но и как ритуальное угощение дерева-предка, призванного приютить возвратившегося в лоно дитя.

По свидетельству В.Л. Серошевского, якуты ни за что не оставались ночевать в доме, где находился покойник, не редко разжигали костер во дворе и «ночевали даже на снегу»[24]. «Десять лет тому назад сжигали самые юрты, в которых помирал человек: до того боялись не только жить в них, но и проезжать мимо. До сих пор якуты считают несчастьем и грехом войти в дом, где есть покойник»[25].

Дом умершего, все его домочадцы считались «нечистыми» (кирдээх), что исходило из представлений об образе смерти в виде злого духа, «съевшего» покойного. Существовала целая система особых запретов и правил, регулировавших поведение «нечистых». Так, родственникам умершего запрещалось до наступления новолуния прикасаться к охотничьим и рыболовным снастям и ходить на промысел. Если «нечистый» придет, например, на топь, то улов рыбы будет плохим. «Дух озера или реки сразу почувствует запах мертвечины, рассердится и не даст рыбы. Известны случаи, когда якуты заводили судебную тяжбу, обвиняя в неудачном промысле кого-нибудь нарушившего этот запрет»[26]. «Если якуты услышат, что где-нибудь по соседству помер человек, то… на дверях, на окнах, на трубах на ту сторону, где покойник, ставят кресты для того, чтобы покойник не смог прийти… В некоторых местах до сих пор не впускают к себе в юрту поднимавших покойника в продолжение трех дней и кормят их потом из особой чашки, а не из чоронов до тех пор, пока не прогремит первый летний гром, который прогонит всех дьяволов»[27].

Место для погребения обычно заранее выбирается самим умирающим. Якуты старались быть похороненными недалеко от места поселения, рядом со своими близкими. Большинство якутских погребений XVIII - начала XX в.  расположено небольшими группами, хотя иногда встречаются и могильники, состоящие из 20 – 30 захоронений. Отношение местных жителей к таким захоронениям было почтительным, что отразилось и в их названиях: тойоттор унуохтара (могилы господ), огонньоттор унуохтара (могилы стариков), хотуттар унуохтара (могилы уважаемых женщин), эмээхситтэр унуохтара (могилы бабушек), оголор унуохтара (могилы детей). Хотя названия могильников вроде бы указывают на определенные половозрастные категории погребенных, это не подтверждается раскопками[28]. По всей видимости, эти могильники представляли собой групповые захоронения членов одного рода или наслега. Так, в могильнике. Известном под названием «могилы тойонов», расположенном в Ожелунском наслеге Чурапчинского улуса, состоявшем примерно из 30 могил, по преданию, были похоронены предки семьи Сысолятиных и ФАртемьевых из рода Ичим 1-ого Бологурского наслега Ботурусского улуса[29].

Перед тем как вырыть могильную яму, совершали ритуал угощения духа местности. На место, выбранное для могилы, брызгали кровь скотины хоолдьуга, что называлось тумул бэлэгэ (подарок мысу, т.е. местности). По преданиям, в старину одну из поминальных лошадей убивали непосредственно на месте будущего захоронения. При этом ей живой распарывали брюшину, и лошадь умирала, затаптывая под собой свои же внутренности[30]. Первым землю «ранил» старший из могильщиков, который предварительно «поил» свое кайло, окуная его в сосуд с кровью жертвенной скотины, затем выводил изображение креста и произносил следующие слова заклинания: «Откройся, пасть трехслойной матери-преисподней; стань ломким рот матери-преисподней!». После чего брызгали на землю кровь[31].

Процесс похорон якуты называли по разному: кистээсин (от кистээ – спрятать, прятанье), тасаарыы (от тасаар – вынеси, вынесение), унуох туту (от унуох – кость и туту – построение, т.е. построение могилы), кёмюю (от кём – зарой, закопай, закапывание), унуох кётёгюю (кётёх – поднять, поднятие костей) и т.д. Наличие такого набора терминов, относящихся к погребению, можно объяснить, с одной стороны, практикой иносказания, которая была характерна для ритуально-религиозной традиции многих народов, а с другой – существованием у якутов в прошлом нескольких способов захоронения: трупосожжения, арангасного (воздушного), наземного, когда гроб помещали непосредственно на поверхности земли, и закапывания в землю[32].

Опустив гроб в могилу, каждый из провожающих бросал горсть земли. После захоронения, старший из присутствующих, как бы подытоживая процесс воздвижения могилы, произносил заключительные слова: «Вот, госпожа мать-земля, наконец-то мы отдали тебе предназначенного тебе хозяина!»[33]. после чего все орудия труда, которые были использованы при погребении: сани, на которых везли покойника, лопату, кайло, топор и т.д., - ломали и бросали возле могилы. Они считались «нечистыми» и могли нанести людям вред вплоть до смерти[34]. На дерево, растущее вблизи могилы, вешали череп хоолдьуга с первым позвонком. Затем на прощание трижды объезжали могилу верхом на лошади. При возвращении с места погребения запрещалось оглядываться назад, ибо дух умершего мог преследовать провожающих. Немного отойдя от места погребения, поперек дороги бросали три срезанные молодые березки, отгораживая, таким образом, свой мир от мира мертвых.

Дойдя до дома, на конце дороги разводили костер, куда бросали кости поминальной скотины и стружки от гроба. Все обходили трижды костер, ударяя, при этом друг друга по спине тальником, и кричали: «Аччы, аччы!». Очистительный обряд повторялся перед входом в юрту: перешагивали через небольшой костер. Юрту снаружи окуривали дымом костра. Затем садились за поминальную трапезу.

[1] Р.И.Бравина Концепция жизни и смерти в культуре этноса: На материале традиций саха/ Р.И. Бравина. – Н-ск: Наука, 2005. – 307с.

[2] И.А.Худяков «Краткое описание Верхоянского округа», Л.: Наука, 1969. ,стр.137

[3] Еремина В.И. Ритуал и фольклор. – Л.: Наука, 1991. – с.139.

[4] Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре // Структурно-симантический анализ восточнославянских обрядов. – СПб.: Наука, 1993. – с.101.

[5] Трощанский В.Ф. Эволюция черной веры (шаманства) у якутов. – Казань: Типолитография Имп. ун-та, 1903. – с.4.

[6] Саввин А.А., д.70, л.344 – 346.

[7] Попов А.А., д16, л.163

[8] Серошевский В.Л. Якуты: Опыт этнографического исследования. – 2-е изд. – М.: РОССПЭН, 1993,  с.101.

[9] Серошевский В.Л. Якуты: Опыт этнографического исследования. – 2-е изд. – М.: РОССПЭН, 1993,  с.594.

[10] Ионов В.М., д.7, л.116.

[11] Серошевский В.Л. Якуты: Опыт этнографического исследования. – 2-е изд. – М.: РОССПЭН, 1993,  с.594-595.

[12] Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. – М.; Худож. лит., 1975,  с.107

[13] Саввин А.А., д.37, л.43.

[14] Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре // Структурно-симантический анализ восточнославянских обрядов. – СПб.: Наука, 1993, с.105.

[15] Кочнев В.А. О погребальных обрядах якутов Вилюйского округа // Изв. ОАИЭ при Казанском ун-те. -1985, с.460.

[16] Степанов П.Т., д.654, л.1.

[17] Стрелов Е.Д. Одежда и украшения якутки в половине XVII века // СЭ. – 1937, с.90.

[18] Бравина Р.И. Погребальный обряд якутов (XVII - XIXв.в.). – Якутск: Изд-во Якут. ун-та, 1996б, с.54 – 56.

[19] Саввин А.А., д.41, л. 194 – 195.

[20] Щукин Н.С. Поездка в Якутск. – СПб., 1844, с.51.

[21] Бравина Р.И. Погребальный обряд якутов (XVII - XIXв.в.). – Якутск: Изд-во Якут. ун-та, 1996б, с.49 – 50.

[22] Гоголев З.В. Раскопки якутских могил 17 века // Тр. ЯФ СО АН СССР. – 1958, с.73.

[23] Яковлев-Круппа, д. 536, л. 48.

[24] Серошевский В.Л. Якуты. Т.2. 1902г. // Раздел 64, оп. 1, №65 л. 616 – 617.

[25] Серошевский В.Л. Якуты: Опыт этнографического исследования. – 2-е изд. – М.: РОССПЭН, 1993,  с.297 - 298.

[26] Верещагин Н. Якутские поверья в Вилюйском округе// Епархиальные ведомости. – 1893, с.273.

[27] И.А.Худяков «Краткое описание Верхоянского округа», Л.: Наука, 1969. , с. 295, 297.

 

[28] Константинов И.В. Материальная культура якутов XVIII века: (по материалам погребений). -  Якутск: Якуткнигоиздат, 1971б, с. 27.

[29]Боло, д.414, л. 47.

[30] Саввин А.А., д. 36, л. 34.

[31] Саввин А.А., д. 39, л. 132.

[32] Бравина Р.И. Погребальный обряд якутов (XVII - XIXвв.). – Якутск: Изд-во Якут. ун-та, 1996б, с.21.

[33] Саввин А.А., д. 39, л. 132

[34] Ионов В.М., д.1, л.57.